В марте 1997 года, покинув пост губернатора Нижегородской области, Борис Немцов был назначен первым вице-премьером России, курирующим социальный блок, жилищно-коммунальное хозяйство и строительство, контроль за естественными монополиями и антимонопольную политику. Одновременно другим первым вице-премьером стал Анатолий Чубайс, оставивший пост главы администрации президента. Созданный в итоге кабинет министров вошел в историю под названием «второе правительство Черномырдина» или «кабинет младореформаторов». С апреля по ноябрь 1997 года Немцов, оставаясь вице-премьером, занимал также должность министра топлива и энергетики России. В беседе с обозревателем "Газеты" Юрием Зайнашевым Борис Немцов вспоминает о тех временах.

- Что вы ощутили, когда узнали об отставке премьера? Радость?

- Я ехал на работу по Новому Арбату, часов в восемь, вдруг позвонил Чубайс и сказал приподнятым голосом: «Нас с Черномырдиным отправили в отставку!» Для меня это было абсолютно неожиданно. Не было никакого злорадства. Я воспринимал Черномырдина как своего руководителя. Я с ним мог спорить, ругаться, но понимал: он начальник, а я - его заместитель.

Политически мне было все понятно, но сама технология отставки казалась неправильной. Что дальше было? Встречались с Кириенко. Потом с Черномырдиным прощались, душевно, сделали фотографии на память в зале заседания. Он себя вел достойно. Ни на кого не обижался, всех поблагодарил.

- А давно вам политически все было понятно?

- Ну, слухи ходили уже пару месяцев. Окружение Ельцина сильно было недовольно Черномырдиным. Особенно после его визита в Америку в январе. Черномырдин себя вел очень уверенно и, когда вел переговоры с Алом Гором, обронил неосторожную фразу вроде: «Наверное, Ал, нам с тобой придется выстраивать отношения между двумя странами в ХХI веке». И эта фраза, видимо, стала последней каплей, которая предопределила судьбу Виктора Степановича. В Семье испугались, что он может стать президентом, а они хотели иметь абсолютно послушного, лояльного человека, не претендующего ни на какое президентское кресло. И его, собственно, получили, назначив Кириенко.

- А Виктор Степанович мог бы подсидеть Ельцина?

- Черномырдин человек достаточно самостоятельный, это правда. Но у него партийно-советская закалка, и он отлично знал, кто хозяин в доме. И хотя хозяин часто болел, отсутствовал, он к Борису Николаевичу относился с уважением и с полным пониманием того, кто руководит страной.

Помню, в 1997 году Березовский хотел возглавить «Газпром» и убедил Черномырдина и Вяхирева в этом. Я заявил, что категорически против. Вскоре после этого я готовил визит Черномырдина в Китай, прилетел туда, потом прилетел Черномырдин, а следом вдруг - Березовский. Березовский при мне и говорит: «Виктор Степанович, вы знаете, он вообще вас за человека не считает? Вы за то, чтобы я возглавил совет директоров, а Немцов против, и вы даже ему сказать ничего не можете!» На что Черномырдин возразил: «Так Ельцин же его преемником назначил, как я могу спорить?»

- Вы замечали, чтобы Черномырдину хотелось от вас избавиться?

- Он понимал, что наше назначение - это решение Ельцина. Он понимал, что руководит в каком-то смысле коалиционным правительством. Кроме того, есть одна пикантная особенность, состоящая в том, что мой покойный отец был у него начальником. Он был замминистра нефтяной и газовой промышленности СССР. Не сказать что непосредственный, но начальник.

Черномырдин был очень прагматичным премьером. Логика его была примерно такая. Ну была плановая экономика, я все это понимал, были фонды, лимиты, распределение. Все это рухнуло. Пришли молодые, которые считают, что нужна другая экономика, рыночная. Вроде бы другого и нет. Нравится, не нравится, а надо делать. Но делать осторожно. Не торопиться, не наломать дров.

- Часто вы спорили?

- У него была особенность, как основатель «Газпрома» он считал так: вы там что угодно делайте - транспорт, «Связьинвест», только не трогайте «Газпром». «Газпром» - это святое, это икона. Поэтому все конфликты у нас с Черномырдиным были ровно на этом месте. Мы с Чубайсом считали, что «Газпром» - такая же компания, как и все остальные. Она должна работать на прозрачной основе, на рыночных принципах, что нужно создавать конкуренцию на рынке газа. Иначе газ будет расти в цене, будет тормозить развитие экономики. Поэтому мы требовали, чтобы в трубу пускали не только «Газпром», но и других производителей газа.

Я говорю: «Виктор Степанович, для вас что важно - «Газпром» сохранить или чтобы в стране был газ и чтобы он не был по большой цене?» Он мне ответил: «Газпром» сохранить». То есть «Газпром» не для потребителей, а для людей на Наметкина, которые сидят и зарабатывают огромные деньги.

В апреле 1997-го мне даже удалось провести указ о реформе естественных монополий, в соответствии с которым, к слову, до сих реформируется РАО ЕЭС. В этом указе подразумевался и «Газпром», но ни Черномырдин, ни Вяхирев его просто не заметили.

- Было ли что-то, в чем Черномырдин оказался прав, а вы - нет?

- В июле, когда Березовский и Гусинский хотели захватить «Связьинвест», мы им сказали: только за деньги, и кто больше заплатит, тот и выиграет. Мы сказали, что «Связьинвест» будет продан на аукционе. Платите деньги - и все. В результате выиграли Сорос с Потаниным, заплатили огромные деньги. Черномырдин с нашей идеей соглашался, но вел себя отстраненно. Казалось бы, премьер-министр страны, самая крупная в истории России сделка, абсолютно лобовая схватка. А он не участвовал. Я сейчас вот думаю: наверное, он был прав. Наверное, не надо было лоб в лоб. Надо было учиться такой манере поведения.

Мы были такие инициативные, такие взрывные, с кучей идей, а у него была задача как у дядьки такого: всех как-то успокоить, утихомирить. Чтобы все было тихо, с чувством, с толком, с расстановкой. С этой задачей хорошо справлялся.

Хотя я - Весы по знаку зодиака и должен все время искать компромисс, он в большей степени компромиссный человек. И это, наверное, для премьер-министра правильно. С другой стороны, у нас тогда было достаточно энергичное правительство ровно из-за того, что оно сочетало, с одной стороны, напор и молодость, а с другой - опыт и мудрость.

- Когда вы почувствовали, что Ельцин от вас отрекся?

- Уже в начале августа, вскоре после «Связьинвеста». Когда открывали часовню Бориса и Глеба на Арбатской площади, Ельцин сказал мне тихим голосом: «Я устал вас защищать». Понять его можно. Он болел, на него постоянно наседали его близкие.

А осенью началось дело писателей. Дело очень быстро переросло в гигантскую информационную войну против правительства. Ельцин понимал, из-за чего она велась, но он не вмешивался, а потом ему объяснили, что «молодые реформаторы» перестали быть популярными. И он как политик посчитал, что поддерживать непопулярное правительство - это перебор.

- Черномырдин воспользовался этим, чтобы вас оттеснить?

- Правительство - это такой организм, который живет в динамике, статус-кво устанавливается с учетом политического веса каждого игрока. Черномырдин и раньше пытался нас аппаратно ослабить, но теперь ему удалось это сделать. В середине ноября он нас с Чубайсом снял с должностей, соответственно, министра энергетики и министра финансов.

Министерство финансов - не надо объяснять, что это такое, а Министерство топлива и энергетики - это министерство, которое и наполняет бюджет. Когда мы стали вице-премьерами, хотя и первыми, то потеряли значительные аппаратные возможности и стали координаторами.

- Смещение Черномырдина было ошибкой?

- Политически он был обречен. Если бы Ельцин его не снял, дефолт все равно случился бы. Так его Ельцин достаточно обидно увел с политической сцены, а так бы его увела финансовая катастрофа. Ельцин в каком-то смысле его спас, и в итоге крайним оказался Кириенко.

Но если бы Виктор Степанович сам довел до дефолта, то его вполне мог бы сменить либеральный политик. А через два месяца после 17 августа неизбежно начался бы бешеный экономический рост. Лавры экономического роста достались бы либеральному премьеру, и страна пошла бы по другому пути. Представляете, какой успешной была бы сейчас Россия, если бы ею руководил либеральный президент.

- 10 лет назад в этот день Чубайса сняли, а вас - нет. Почему он в итоге удержался наверху, а вы - нет?

- Чубайс - миссионер. У него была миссия - сначала построить капитализм в России с помощью приватизации. Потом доказать, что можно создать из абсолютно замшелой совковой энергетики преуспевающую капиталоемкую и очень привлекательную отрасль. Это миссия. И он для выполнения поставленной задачи готов был идти на всякие компромиссы, договоренности.

Мы с Чубайсом в 2000 году, когда Путин пришел, поспорили. Я ему сказал: он тебе все равно не даст ничего сделать. Конечно, народ оценит сделанное в энергетике не сразу, но факт, что в сферу влились десятки миллиардов долларов, что достроена Бурейская ГЭС, что строятся электростанции по всей стране.

Ему все мешали. Все. Сначала ему мешала Дума, потом все губернаторы, потом ему мешал Путин до последнего. И в конце концов все куда-то исчезли, перестали мешать, все было сделано. Он выиграл.

Чубайс хорошо знает правила поведения внутри госмашины. Но часто правила, которые там существуют, не соответствуют моим убеждениям. И тогда я их не соблюдаю, а Чубайс соблюдает.

20.03.2008 / ЮРИЙ ЗАЙНАШЕВ
Материал опубликован в "Газете" №51 от 21.03.2008г.